Всю ту музыку, что я любил в детстве, люди считали хламом. Они просто не понимали подтекста многих вещей, но когда ты молод, ты просто целиком настраиваешься на какую-то волну, даже если не говоришь – не смеешь сказать вслух, что это красиво. Ты просто говоришь: «Мне нравится. Да нет, па, мне нравится», или  «это здорово», или «это клево», или «меня это заводит». Все эти композиции, некоторые из них – они сохранили свою красоту. Когда слушаешь великие вещи Битлз, самые ранние, где слова невероятно простые. Почему они по-прежнему прекрасны?  Они красиво спеты, красиво сыграны, они не утратили своей грациозности. И ты пытаешься писать так же грациозно. Меня интересовал созидательный импульс такого рода – не поток, который струится по поверхности, но бьющий из-под земли источник.

МХ: В «Королевстве дней» есть такая, лучшая здесь, строка: «Я не замечу, как уходит лето, лишь блёклость солнца на твоей щеке».

БС: Это строка о времени – мне уже столько лет, что можно озаботится им немного. Не так уж сильно, но все-таки (смеется). Бывают моменты, когда время замирает в присутствии любимого человека; кажется, что любовь превалирует над временем. А может быть, я просто верю в это. Со мной, внутри меня всегда немало людей, которых здесь больше нет. Так что любовь выходит за пределы времени. Обычные зарубки дня, месяца, года – с возрастом они становятся более зловещими… но когда есть любовь, они утрачивают часть своей силы.

МХ: Это верно…

БС: Но это написано также и о физическом старении.  Все уходит, все быстротечно. Но красота остается. Это о двух людях, которые находят ее в лицах друг друга. Не только прошлую и сегодняшнюю, но и будущую. Каждому знакомо это ощущение.

МХ: В последнее время вам пришлось столкнуться с тем, с чем не доводилось сталкиваться прежде: с уходом ваших ровесников, близких вам людей…

БС: Моя главная опора - это великая рок-музыка, знаете ли. Потому что воздействие такого множества грандиозных композиций немедленно подсказывает:  «Есть что-то еще, друг мой! Большой рок отчаянно жив, он дышит жизнью, он – заклинание от смерти».

Моя мифология всегда разношерстна. Черепа, скрещенные кости, головы мертвецов. Они вездесущи.  Мне слышится смерть во всех ранних вещах  Элвиса – во всех его ранних жутковатых скорбных композициях. И в вещах, написанных в юности – скажем, в «Дороге грома». Ощущение времени, хода времени, ухода наивности. Оно пробивается везде в популярной музыке, но здесь почти что лежит на поверхности.

МХ: Композиция «Последний карнавал», очевидно,  посвящена, а может и написана о Дэнни Федеричи…

БС: Она началась с попытки осмыслить его уход. Он был частью звука шагов по дощатым мосткам, на которых выросла наша группа, и это то, чего недостает теперь и всегда будет недоставать.

МХ: Помогает ли творчество пережить это?

БС: Возможно. Не знаю. Понимаете, с одной стороны, это всего лишь песня.

МХ: Это никогда всего лишь песня, Брюс…

БС: Вы знаете, он первый, кого мы потеряли. Я долго и беззастенчиво гордился тем, что, в отличие от многих других групп, участники нашей были живы. Они жили и сохранялось некое общее усилие, нечто, что мы делали вместе. Я говорю о выживании. Люди заботились друг о друге. Это было свидетельством силы жизни, и, я думаю,  ядром нашей музыки - знать, что никто не махнет на тебя рукой. Так продолжалось год за годом. Люди выбирались из множества передряг.  Я здесь не исключение – в разных смыслах и в разные годы.

Время говорит нам хотя бы о том, что многие рок-звезды противятся старению. Одной из трагедий Пресли было то, что он оказался первой из звезд на небосклоне, а к успеху в ту пору не прилагалась карта звездного неба. Тридцать шесть лет спустя после выхода его первого альбома, очевидно, что у Спрингстина такая карта есть, и более того, он сам вычертил ее и внимательно изучил. Он ясно видит будущее, говоря: «Все, что я пытаюсь сейчас делать, это нести своей аудитории музыку, созвучную временам, в которые мы живем, и поре их жизни»,  и в трудные времена он думает об испытании временем.

МХ:  Поправьте, если я ошибаюсь, но не тот ли самый смысл выживания заложен и в песне «Борец», которую вы написали для одноименного фильма,  где ваш друг Микки Рурк играет усталого человека, чья карьера на излете. Как вы написали нечто подобное?

БС: Это старый трюк – примерить на себя чью-то шкуру поверх собственной.  Как это происходит? Я «заземляю» песню в чем-то, что пережил сам, о чем уверен, что могу написать.

К двенадцати годам каждый из нас осознает, что такое утрата. Большая часть того, о чем ты пишешь, начинается на этом рубеже или раньше. Повесть твоей жизни, внутренний ландшафт, по которому тебе придется проложить путь, берут истоки в ранней юности.

Это была песня об утрате и о том, как она может лишить человека способности вернуться к нормальной жизни. Отвратить от того, что ее составляло. Ведь немалая часть нашей жизни происходит второпях. На бегу, в спешке – мне это так присуще.

Ты можешь искать себя в своих потерях. Но  это слишком опасно.  Ты обретаешь себя в старых ранах, шрамах, в местах, где ты был избит, и  обращаешь все это в регалии. Все мы носим пережитое нами с некоторой гордостью, но истинная доблесть – возвыситься над этим.

У каждого из нас есть подобный опыт, но если ты живешь в нем, это очень опасная жизнь, которая будет полна трудностей и неудовлетворенности. Этот выбор приходится делать ежедневно.  В своей жизни я создал немало, но… я не обманываюсь.

МХ: Вы все еще ощущаете себя двенадцатилетним?

БС: Конечно. Не существует части тебя, которую можно оставить позади. Это невозможно. Ты не можешь отделить от себя какую-то часть, ты лишь можешь дирижировать разными своими ипостасями. Есть набитая людьми машина. На заднем сидении двенадцатилетний мальчишка. Рядом – парень двадцати двух лет.  Мужчина лет сорока. И еще один – благоденствующий, пятидесятилетний. И сорокалетний, который вечно кругом напортачит. И малый лет тридцати, которому невтерпеж схватиться за руль, выжать педаль и врезаться в дерево.

 Ничего не изменится. Никто не выходит.  Никого не выбрасывает на обочину. Двери закрыты и задраены. Но от того, кто держит руль, зависит, куда движется машина. И если за рулем не тот человек, дело – труба. Доверяй вести машину лишь самой последней своей инкарнации – тому,кто умеет выбирать дорогу и доставит тебя туда, куда ты хочешь попасть.

Людям искусства надо, чтобы что-то точило их изнутри.  Таким был Элвис. Что не давало ему покоя? Почему он так пел и так двигался? Что мытарило Джерри Ли Льюиса или Хэнка Уильямса? Джонни Лайдона? Что-то там было.

Так что, суть в том, чтобы справиться с монстром, грызущим тебя изнутри, не позволяя ему пожрать тебя. Ему только того и надо. То, что грызет тебя, хочет тебя поглотить. На кону твоя жизнь… как от этого уберечься? Это тоже прелюбопытный сюжет и многие мои вещи как раз об этом, может быть даже все.  Так что, как видите, мои песни, и музыка, и все остальное – это я, тужащийся не быть съеденным. – Он смеется. – Изо всех сил.